«Теперь немного о корнях. Семья Велиховых происходит из духовного сословия — от настоятеля Смоленского собора. Его дети пошли по инженерной линии. Следующее поколение — Александр Велихов — товарищ председателя Общества железных дорог и председатель Общества частных железных дорог, имел акции и был домовладельцем. Его сын — Лев Александрович Велихов (р. 1875), мой двоюродный дед — стал известным общественным деятелем: сначала членом партии «Освобождение труда», а затем членом кадетской фракции IV Государственной Думы и ЦК партии кадетов, где он отвечал за муниципальную политику и самоуправление. Он редактировал ряд изданий, в том числе журналы «Городское дело», «Земское дело», и опубликовал несколько своих книг. Самая известная — «Теория городского хозяйства», вышедшая в 1928 году, и до сих пор остаётся лучшим руководством в этой области. Его статья «О Киевском Съезде деятелей городского самоуправления», опубликованная в газете «Городское дело» за 1913 год, интересная своим анализом гражданского общества в России, получила сомнительную известность благодаря г-ну В.И. Ульянову (Ленину), который в пылу полемики обозвал деда домовладельцем.

Дед не обратил никакого внимания на критику г-на В.И. Ульянова, хотя в духе того же вульгарного марксизма мог назвать его помещиком: в это время он жил за счёт имения своей матери. Позднее источники доходов г-на Ульянова, как известно, диверсифицировались, включив в себя средства и других спонсоров: немецкого Генштаба. Кроме того, в числе источников появились доходы, поступавшие от бандитизма через И.В. Джугашвили (Сталина) и др.

Как раз в упомянутой статье дед утверждает, что наличие независимого источника дохода очень важно для независимости самого политического деятеля и возглавляемого им движения, иначе он попадает под контроль одной из двух могущественных бюрократий — бюрократии чиновничества или бюрократии общественных организаций. Этот анализ, на мой взгляд, остаётся актуальным и сегодня, как в России, так и в мировом масштабе. (Любознательный читатель может ознакомиться с деталями рассуждений автора в упомянутой статье).

Во время Первой мировой дед воевал, участвовал в конных рейдах по немецким тылам, был комиссаром Временного правительства. После революции довольно скоро отошёл от политической деятельности и сосредоточился на научной и преподавательской работе в области муниципального строительства и самоуправления. Жил в Новочеркасске — «столице» М.И. Платова и П.И. Пестеля — под неусыпным оком ГПУ, НКВД, являясь по декрету В.И. Ленина официальным врагом народа. Так продолжалось до 1938 года — года смены кадров в НКВД. В это время в Ростове на горизонте органов появилась новая восходящая звезда с трёхклассным образованием — товарищ В.С. Абакумов. За неимением лучшей пищи, он начал «доедать» старую интеллигенцию, в том числе и моего деда. В тридцать восьмом деда посадили, три года мучили так называемым следствием, и в сороковом он сгинул в северных лагерях. Сведений о его конце в архиве ФСБ найти пока не удалось».

«Новочеркасск. В начале мая в шахматном кружке союза совработников при Новочеркасском рабоче-партийном клубе закончился турнир-чемпионат г. Новочеркасска, в котором приняли участие все сильнейшие игроки города. Первый приз и звание чемпиона получил Л.А. Велихов, старый ленинградский шахматный любитель, второй приз – т. Мациевский, третий приз – т. Кофман. Шахматная жизнь в городе за последнее время очень оживилась и ныне в том же кружке происходит турнир-гандикап-монстр с участием более 30 любителей».

«Профессор Л.А. Велихов (Новочеркасск) указывает, что на игру даже выдающихся шахматистов с мировым именем часто влияют причины, отнюдь не связанные с «силой» их игры, с их шахматным дарованием.

Эти причины разного порядка: тут и «страх» перед сильнейшим (характерен, напр., «священный трепет» Маршалла перед Капабланкой и Ласкером), и личная нерасположенность к партнеру, и приспособление к стилю противника, и возможность мирных «сделок» (соглашение, напр., на ничью в неясной позиции), в зависимости от положения в турнире обоих игроков, и т.д.

Все эти явления мы всречаем весьма часто в турнирной практике.

Чтобы результаты турнира возможно ближе соответствовали силе игры его участников, проф. Велихов предлагает провести опыт турниров «вслепую»:

1. Жеребьевка должна быть проведена тайно, чтобы ни один из участников турнира не знал номеров играющих;

2. Черные и белые должны играть за разными досками в разных помещениях, ходы передаются через турнирлейтеров со строжайшим соблюдением тайны о составе всех пар;

3. Результаты игры опубликовываются лишь по окончании турнра.

Технические трудности делают вряд ли практически осущесвимым предложение Л.А. Велихова в турнире большого состава. Было бы, однако, небезынтересно проведение такого опыта в небольшом турнире».

Б. Малютин – Л. Велихов

Петербург, 1914 г.

1…h4!

В худшей позиции черные играют изобретательно. Они (ни больше, ни меньше) предлагают белым «поохотиться» за своим ферзем.

2.Ла3?

Белые принимают вызов. Между тем, продолжая 2.fg, они сохраняли лучшие шансы (2…Фg4 3.Лf3 Лf7! 4.Крf2 Cf1 5.Кр:f1 Л:f3+ 6.K:f3 Ф:f3+ 7.Крg1 и т.д.).

2…h3! 3.Л:a4 h2 4.Kf3 h1Ф+ 5.Крf2 Фf1+

Быстрее ведет к цели 5…Лh3 6.Ф:b5 Ф:f3+ 7.Крe1 Лh1+ 8.Крd2 Лh2+.

6.Кре3 Фd3+ 7.Крf2 g4 8.Лa3 Фf1+ 9.Кре3 Ф:f3+ 10.Крd4 Лd7+ 11.Сd6 Ф:f4+ 12.Крс3 Фс4+

Белые сдались.

Приложение

Проф. Л.А. Велихов

ВОСПОМИНАНИЯ О М.И. ЧИГОРИНЕ

В течение трех десятилетий мысли, воля, чаяния и недюжинный талант М.И. Чигорина были безраздельно посвящены шахматному искусству и борьбе за свое шахматное мировоззрение на широком фронте – в индивидуальных состязаниях, в разработке теории, в организации шахматного движения – он отдал свою славную, хотя и далеко не счастливую жизнь.

В России Чигорин был первым серьезным пионером шахматной игры, ее живой душой, – вдохновителем целых поколений шахматистов. Его шахматные планы были необычайно широки, и если ему не удалось достигнуть того, к чему он горячо стремился, - создать из этого полезнейшего спорта массовое и организованное искусство, - то виною этому был не он, а условия реакционной эпохи того времени, морозившей все лучшие культурные начинания.

Сейчас, когда мечты Чигорина осуществились, когда шахматы заняли, наконец, подобающее им место, когда шахматное искусство неудержимо и организованно растет, ширится и проникает в самую гущу рабочего и колхозного населения, благотворно влияя на трудовой быт, дисциплинируя мысль и волю, невольно вспоминается шахматный богатырь, который предвидел этот расцвет и со всей энергией стремился к нему.

В дни полнейшего равнодушия и даже враждебности правящих сфер к массовой культурной работе Чигорин был одинок. В этом – трагедия его жизни.

Весь отдавшийся исканию шахматной истины, полный замечательных идей и жажды деятельности, с трудом сдерживая свой горячий темперамент, он боролся в безнадежной обстановке, страдал, шатался, падал и опять страстно боролся.

В те времена мало кто понимал Чигорина, мало кто видел тогда в этой скромной, но крепкой фигуре пламенного энтузиаста шахматного искусства. Поэтому столь ценные для нас биографические данные о Чигорине затерялись, его соратники сошли в могилу и унесли с собой его яркий образ. Воспоминания о нем приходится писать человеку другой специальности, другого поколения, родившемуся на четверть века позднее Чигорина, – человеку, который никогда не был близким другом этого великого русского шахматиста.

Тем не менее, то немногое, что я могу дать, все же ценно, ибо должна цениться всякая память о первоисточниках специальной культурной отрасли, какое бы скромное место она ни занимала в общем росте социалистической страны. Всякий, кто в конце прошлого столетия по-настоящему любил шахматы и последовательно совершенствовался в этой прекрасной игре, встречался с Чигориным. Его трудно было миновать, так как он был всюду, где зарождалось и горело увлечение шахматами, – на студенческих шахматных состязаниях, в организации и ведении партий по переписке, в редакциях специальной прессы, в шахматных клубах, в любительских ячейках. Вся шахматная жизнь, тогда еще мало развитая, вращалась вокруг него и вдохновлялась им. Даже группа врагов Чигорина и завистников его успехов вынуждена была с ним считаться. Так как я с детства серьезно увлекался шахматами, то и мне пришлось рано встетиться с Михаилом Ивановичем, а затем я встречался с ним на шахматной ниве в течение почти 13-ти лет. Его внешний облик, его характер, взгляды, привычки не изгладились из моей памяти, так как Чигорин был цельной и сильной личностью, одним из тех, кого не забывают.

Я был еще гимназистом в Петербурге (года не помню), когда состоялась моя первая мимолетная встреча с Чигориным. Я уже много слышал о нем, как о лучшем русском шахматисте, одержавшем блистательную победу на нью-йоркском международном турнире и кандидате на мировое первенство. Мне захотелось во что бы то ни стало познакомиться с ним. Достав рекомендацию от общего знакомого и надев штатское платье, я пошел в шахматный клуб, который помещался в то время на Мойке. Должен признаться, что я несколько разочаровался в своих ожиданиях. Думалось мне тогда, что я увижу гордого своими победами героя, а на самом деле я увидел человека небольшого роста с довольно приятным, но на первый взгляд незначительным лицом, быстро ходившего с озабоченным видом по комнатам клуба. Решительно ничто с внешней стороны не выдавало в нем мировую знаменитость.

Это первое впечатление быстро изгладилось, когда Чигорин просто и благожелательно подошел ко мне и, заметив мое смущение, ласково потрепал меня по плечу. Он очень любил молодых людей, увлекающихся шахматами, и, будучи по характеру застенчивым и суровым с малознакомыми людьми, замечательно хорошо обращался с учащейся молодежью, которая возвращала ему эту симпатию сторицей.

После упомянутой встречи прошло несколько лет, и я стал встречаться с Чигориным уже студентом в различных кружках и клубах, а затем часто и длительно – в традиционном Шахматном Обществе на Невском проспекте. Исторически мне трудно проследить, спустя 30-40 лет, события, связанные с именем М.И. Чигорина, но я могу передать свои впечатления о нем в различных направлениях, как они фиксировались в моей памяти, а также некоторые сведения, еще не опубликованные в печати.

Прежде всего – несколько слов о его социальном происхождении и первых жизненных шагах.

Чигорин мне рассказывал, что он происходил из бедной семьи; он очень рано лишился родителей, и после нескольких тяжелых бесприютных месяцев ему удалось устроиться по чьей-то протекции в Гатчинском сиротском институте. Другого воспитания и образования Чигорин не получил, по крайней мере официально. После ухода из названного института он сначала некоторое время бедствовал без определенной платной работы, а затем поступил мелким служащим (кажется, писцом) в петербургское градоначальство, несмотря на свое отвращение к этого рода службе, воспоминаний о которой он впоследствии тщательно избегал. Чигорин работал там, получая гроши, в течение нескольких лет. Его единственным развлечением уже тогда была игра в шахматы в пресловутом кафе Доминика на Невском.

Там он встретился с лучшим русским шахматистом того времени Э.С. Шифферсом, сошелся с ним и начал систематически играть с ним в шахматы «на четвертак», получая вперед ладью, потом коня, затем пешку и ход, и, наконец, стал выигрывать у Шифферса на равных.

– Много я четвертаков переплатил Шифферсу за науку, оставаясь иногда без бутербродов, – говорил Чигорин, – но успехи были налицо; я страстно любил и ценил шахматы, и эта далеко не случайная победа над сильнейшим игроком России доставила мне исключительную радость: она предопределила мою судьбу. Чигорин был прав: его исключительное шахматное дарование, редкая способность концентрировать свое внимание в одной точке и почти ежедневная практика с сильнейшим мастером сделали свое дело. Свершилось чудо.

Маленький, никому не известный писец градоначальства буквально в 2-3 года превратился в лучшего русского шахматиста, в кумира шахматной молодежи и героя стоустой молвы, а еще через несколько лет – в блестящего призера берлинского, лондонского и нью-йоркского турниров.

Я ближе сошелся с Михаилом Ивановичем, когда он уже был в апогее своей заслуженной славы, после его II приза в Гэстингсе и I приза в Будапеште (в 1896 г.). Он был тогда настоящим героем среди шахматистов и законодателем шахматной жизни не только в Петербурге, но и во всей России. Отличаясь громадной энергией, исключительным организаторским даром, он пропагандировал любимое искусство, не считаясь с расстояниями, не щадя своих сил и чаще всего совершенно бескорыстно. В те годы мертвого застоя почти во всех областях культуры даже досадно становилось, что вся эта кипучая деятельность касается только шахмат…

Поскольку я тогда часто встречался с Чигориным по вечерам после трудового дня, внимательно наблюдал за ним и – признаться – был увлечен его личностью, мне хочется в нескольких словах охарактеризовать его образ – и внешний, и внутренний – без всяких прикрас, так, как он мне представлялся в то время и каким остался в памяти. Огромная заслуга нашей социалистической культуры, так бурно растущей на шестой части земного шара, в том, что она понимает и ценит культурных деятелей нашего исторического прошлого гораздо лучше и больше, чем их понимали и ценили современники.

С внешней стороны М.И. Чигорин, как уже упоминалось, сразу не производил значительного впечатления. Он был чужд всякого актерства, всякой позы. Небольшого роста, с простым красноватым лицом, на котором выделялись заостренный нос и красивые проницательные глаза, – таков был по наружности Чигорин.

Одевался он очень просто, но опрятно. Классический сюртук, всегда застегнутый на все пуговицы, белая сорочка с небольшим крахмальным отложным воротничком и черным галстуком, – вот неизменное старомодное оформление его одежды. В манерах он отличался угловатой застенчивостью и в то же время какой-то буйной стремительностью. Он ходил быстро и бесшумно, словно плавал, неожиданно появляясь то здесь, то там. Только за игрой в шахматы Чигорин прочно садился на стул, как вкопанный, и мог сидеть так часами, нервно покачивая ногами в минуты затруднений и устремив свой проницательный взгляд на доску. Он не курил и терпеть не мог табака, чем иногда пользовались расчетливые партнеры, разводя вокруг шахматной доски облака дыма и крепких сигар.

Психологическая характеристика Чигорина нелегка, и его трудно разгадать. Чувствовался в нем весьма оригинальный самородок, с самодовлеющим характером, мало доступным влияниям извне. Одной из отличительных черт его характера было болезненное самолюбие, из-за которого ему часто приходилось страдать.

Чигорина нередко окружали «светские» люди, прельщенные его мировой славой. Как человеческая личность, Чигорин для них не существовал. Они просто не замечали его и в душе презирали, как выходца из «низов». Разве эти господа разговаривали с людьми «плебейского» происхождения? Приказывали, когда это было нужно, платили, подчас свысока помогали, но настоящее человеческое общение с ними было исключено. Чигорину приходилось считаться и встречаться с этими господами, так как без их меценатства невозможно было в то время поддерживать шахматную жизнь и тем более нельзя было обеспечить призами и прочей обстановкой международные состязания в России.

Их протекция требовалась также в довольно многочисленных случаях приезда из-за границы, из Западного края или из Одессы шахматистов-евреев, которым въезд в столицу был запрещен. Наконец, Чигорин всегда мечтал о создании Всероссийского шахматного союза, и ему нужна была для утверждения устава поддержка влиятельных людей, близких к правящим сферам. Поэтому враги и завистники Михаила Ивановича иногда упрекали его в «подлизывании» к сильным мира сего. Однако ничего не может быть несправедливее этого упрека. На самом деле Чигорин отплачивал им в душе тем же скрытым презрением и ограничивался с ними чисто деловыми сношениями, которые притом и плохо ему удавались. Тем не менее самолюбию Чигорина приходилось жестоко страдать, а в Шахматном обществе между его руководителем Михаилом Ивановичем и его ближайшими друзьями и соратниками Левиным, Зыбиным, Зейботом, Потемкиным, Шабским, Шабельским, Левитким, Гельбаком, Ефтифеевым, Кояловичем, Омелянским и другими, с одной стороны, и аристократическими «покровителями» шахматного общества – с другой, всегда чувствовалась дисгармония и плохо скрываемый разлад.

Вторым отличительным свойством М.И. Чигорина было упорство и постоянство, иногда переходившее в упрямство и даже деспотизм. Чигорин знал, чего он хотел, и умел этого добиться, несмотря на затруднения и препятствия.

В клубах он господствовал безраздельно. Спорить с Михаилом Ивановичем было бесполезно. Он твердо и непреклонно стоял на своем, почти никогда не уступая. Его вкусы, симпатии, взгляды были очень определенными и неизменными. Вся его жизнь и деятельность похожи на тяжелый снаряд, выпущенный в одном направлении. С этой силой характера и энергией в проведении своих взглядов в жизнь как-то плохо вязалось в Чигорине некоторое слабоволие в борьбе с самим собой, в сопротивлении личным страстям, которые у него были очень ярко выражены. Всем известно, например, его пристрастие к спиртным напиткам, которые подчас вредили его шахматным успехам, его здоровью и, вероятно, сократили его жизнь.

На этом пункте следует остановиться особо, так как приходилось неоднократно слышать нарекания на Чигорина за непростительное в его положении злоупотребление вином.

Дело в том, что Михаил Иванович очень глубоко переживал нелегкие перипетии своей жизни. Его личная жизнь сложилась тяжело, на своем шахматном пути он встречал непонимание, всевозможные административные препятствия и трения, свойственные той эпохе, а также обычные для шахматиста неудачи, которые чередовались с блестящими успехами. Все это характерно для быта того времени, но неправильная жизнь, при наличии лихорадочного труда, несомненно способствовала ослаблению исключительной шахматной силы Чигорина в его пожилых годах и усугубила недуг, точивший его здоровье. Некоторые объясняют неудачную игру Чигорина в Петербургском матч-турнире 1895/96 г., где он оказался, вопреки всеобщим ожиданиям, на последнем месте, именно неумеренным потреблением вина.

Между тем, насколько я помню, в то время Чигорин наотрез отказывался от выпивки даже в кругу друзей. Я лично объясняю его неудачу чисто психологическими причинами. Михаил Иванович, как очень нервный человек, будучи окружен людьми, которые ждали и даже требовали его успеха во что бы то ни стало, особенно волновался в этот период, а кроме того был отвлекаем различными административными заботами.

Играла большую отрицательную роль и травля недоброжелателей.

Вообще, шахматная атмосфера в Петербурге была тогда на редкость тяжелой, и я не сомневаюсь, что тот же турнир где-нибудь за границей дал бы совсем другие результаты. Действительно, за несколько месяцев до неудачного Петербургского матч-турнира М.И. Чигорин взял II приз в Гэстингсе, став выше Ласкера, Тарраша и Стейница, а несколькими месяцами позже – I приз в Будапеште.

М.И. Чигорин тщательно избегал говорить о политике и резко прекращал возникавшие ну эту тему разговоры. Чигорин опасался за последствия этих разговоров при наличии усиленного сыска, кстати сказать, уже неоднократно приводившего к насильственной ликвидации шахматных клубов и кружков. Но для меня несомненно, что он враждебно относился к самодержавию. Как-то раз, когда он с горечью говорил о невозможности организованно развернуть в России шахматную деятельность, у него вырвались приблизительно такие слова:

– Что нам может дать эта правящая генеральская шайка? Они смотрят на шахматы как на зрелище. Стоит мне проиграть несколько партий, и им трижды наплевать на меня. Им нужно не искусство, а число очков.

Однажды (кажется, в 1900 году) Чигорин устроил под чужим паспортом официантом при Шахматном Обществе политического ссыльного, бежавшего с Алтая, что мне случайно было известно.

Вообще, очень симпатичными качествами Михаила Ивановича были редкое бескорыстие и сердечная гуманность, таившиеся под маской сдержанности. Здесь в нем проявлялась русская широта натуры. Мало кому известно, что он неоднократно помогал довольно крупными для его весьма ограниченного бюджета суммами бедным студентам. Щедро поддерживал он безвозмездными статьями и анализами и даже прямыми субсидиями шахматную прессу (например, «Шахматный Листок», «Шахматы», а в начале девятисотых годов – «Шахматное Обозрение»).

Когда богатые люди, желавшие вдоволь наиграться со знаменитым шахматным мастером, как, например, князь Дадиан-Мингрельский, предлагали ему играть с ними матч на равных на крупные денежные ставки, Чигорин резко обрывал их словами: - «Я не нищий». Он вообще пресекал в руководимых им шахматных организациях игру на деньги, посылая алчущих «заработать» таким образом в карточные клубы; и сам он терпеть не мог весьма распространенных в то время азартных игр.

Таков был М.И. Чигорин.

Кончина Чигорина всколыхнула старые воспоминания, и померкшая на время былая слава создателя шахматного искусства и шахматного стиля в России начала воскресать, достигнув своего апогея в Советском Союзе, где многочисленные и мощные шахматные организации могут оценить большое культурное дело жизни М.И. Чигорина. Нет никакого сомнения, что именно он заложил в России первый фундамент современного расцвета шахматного искусства и научил смотреть на шахматы, как на прекрасное искусство со значительным элементом научного анализа и дисциплинирующей волю спортивной борьбы.

В игре Ботвинника, Левенфиша, Рагозина, Алаторцева, Романовского, Дуз-Хотимирского и многих других мы видим черты чигоринского искусства, мастерство его бессмертных комбинаций, мы вкушаем плоды его глубоких анализов, его остро-комбинационного стиля. Брошенные великим шахматистом семена дали теперь обильную жатву, - любо-дорого смотреть, с какой силой наши мастера защищают честь своей социалистической родины на международной шахматной арене! При колоссальном росте всех культурных отраслей в СССР шахматы не могли быть исключением!

В заключение я хочу остановиться на шахматных воззрениях М.И. Чигорина с его собственных слов. Его на редкость красивые партии, оригинальный стиль игры, глубокие комбинации, – все это ярко свидетельствует о нем как о любителе шахматной эстетики и подлинном романтике. Между тем его неизменные и подчас парадоксальные суждения о шахматах, которые так часто им повторялись, что прочно зафиксировались в памяти, находятся в противоречии с его собственным стилем и поражают сугубым конкретным реализмом. Прежде всего, он едко высмеивал те общие советы начинающим и те принципы игры, которые часто содержатся в шахматных руководствах, как, например, о том, что надо выступать конями раньше, чем слонами, что надо воздерживаться в начале игры от ходов одной и той же фигурой и от связывания коня слоном до рокировки, что прямая атака на короля сулит успех лишь после укрепления центра и т.п. Точно также отвергал он все споры о преимуществах коня или слона в эндшпиле и даже всеобщее мнение о силе двух слонов и шансах на ничью при разноцветных слонах при неравенстве сил.

– Если вы будете думать об этих наивных общих положениях, которым не следуют даже сами советчики, – много раз говорил нам Чигорин, - то никогда не научитесь играть в шахматы. Все зависит от конкретного положения на доске и от умения его понять.

Он верил только в конкретный анализ и всегда исходил из него. Когда спрашивали у Чигорина, сильный или слабый ход сделан в такой-то партии, он, улыбаясь, отвечал: – «Это зависит от силы вашего противника»; или: – «Нет сильных и слабых ходов, а есть выгодные и невыгодные варианты. Скажите мне, что вы намерены делать после вашего хода, и я вам скажу, хорошо ли вы сыграли». Когда появлялась какая-либо статья о пристрастии Чигорина к гамбитам, о его любви к осложнениям, о его комбинационном стиле и пренебрежении к позиционной игре, он, забывая о своей обычной скупости на слова, разражался целой филиппикой против критиков.

– Они знают обо мне больше, чем я сам. Если я часто играю королевский гамбит или гамбит Эванса, то не потому, что я люблю терять пешку на втором или четвертом ходу, а потому что я убедился на опыте анализа в реальной силе этих вариантов, открывающих наилучшие перспективы к победе.
И что значит «любовь к осложнениям?» Какой нормальный человек предпочтет сложность простому пути? Все дело в том, что я часто предвижу победу в таком положении, где другие усматривают только сложность.
Наконец, что значит это нелепое противопоставление комбинационного и позиционного стилей? Разве можно их различать чисто механически? В шахматах есть два стиля – хороший, т.е. ведущий к победе, и плохой, т.е. ведущий к поражению. В каждой позиции скрывается возможная комбинация и каждая комбинация рождается из позиции. Если так называемый позиционный игрок не способен рассчитать возможную после хода противника и ведущую к победе комбинацию на 5-6 ходов вперед, то он не позиционный игрок, а просто пижон…

Если кто-либо пробовал возражать против этих парадоксов, в которых, однако, всегда было зерно истины, то Чигорин приводил так много контрдоводов, и убедительных примеров, что смущенный спорщик обыкновенно предпочитал умолкнуть.

Из числа современных ему мастеров Чигорин особенно высоко ценил Стейница и всегда чрезвычайно тепло отзывался о нем. Их сближало неутомимое искание шахматной истины.

– Стейницу не так важно выиграть партию, как доказать на практике правильность своих взглядов, – говорил о нем Чигорин.

Будучи исключительно серьезным и внимательным редактором журналов и шахматных отделов, которые, кстати сказать, всегда отличались литературностью изложения и безупречной методикой содержания, свидетельствуя о громадной работе Чигорина над собой и своим образованием, он с глубоким раздражением относился к невежественным редакторам и критикам.

Особенной безграмотностью отличался редактор «Шахматного Журнала», некто Макаров; он был постоянным посетителем Шахматного Общества и всячески заискивал перед Чигориным. Однако последний его не выносил. В названном журнале появились, например, такие глубокомысленные примечания Макарова: «В этом положении обоим игрокам плохо». Помнится мне, как рассердился Чигорин, прочитав это примечание. Он бросил журнал на пол и начал топтать его ногами, несмотря на свою обычную сдержанность во внешних проявлениях. Когда я спросил о причинах такого раздражения, Чигорин ответил: «Шахматы не бирюльки, над ними глумиться нельзя!».

Этот поступок и ответ, как молния, осветили всю трогательную привязанность Михаила Ивановича к шахматам, как к серьезному и значительному делу.

Особенную пользу видел Чигорин в турнирах-гандикапах с дачей вперед противниками высших категорий более слабым – ладьи и хода, ладьи, коня, пешки и двух ходов, пешки и хода, – смотря по категории.

Такие турниры ежегодно происходили в Шахматном Обществе и в кружках, руководимых Чигориным; в них почти всегда принимал участие сам Чигорин, иногда Шифферс (вне категорий), Зыбин, Зейбот (в 1-й категории), Гельбак, Шабский, Зигфрид, М.Р. Блюменфельд, Поршнев, Омелянский, Потемкин, Люце, автор этих строк (во 2-й категории), и так далее, вплоть до пятой категории. Полезность турниров-гандикапов для слабейших игроков, которые играли с шансами на успех с сильными шахматистами и на опыте учились у них, была очевидна. Я сам играл когда-то в 5-й категории, получая от Чигорина ладью и ход, и затем, последовательно пройдя все категории (приз давал право на повышение квалификации), возвысился до 1-й.

Такое же восхождение по шахматной лестнице проделали Люце, Зигфрид и многие другие.

Резюмируя сказанное, я думаю, что мои воспоминания, при всей их отрывочности, все же рисуют образ Михаила Ивановича Чигорина не только как сильнейшего шахматиста минувшей эпохи и выдающегося художника, но и как идейного, самоотверженного борца за шахматную культуру.

Источник: Н.Н. Греков. «М.И. Чигорин – великий русский шахматист». М., 1949.