В.В.Маяковский (1924). Фото: А.Родченко
«Я должен писать на эту тему» – так начинается знаменитая статья Владимира Маяковского «Как делать стихи».
Я должен сказать о предстоящем юбилее поэта – решил я и начал подыскивать какие-то необходимые, новые, важные слова, приличествующие означенной круглой дате. Но дело сразу застопорилось. В упомянутой выше статье, в той ее части, где говорится о поисках правильного ритма стиха, обнаружил: «Я ухожу, размахивая руками, и мыча еще почти без слов, то укорачивая шаг, чтоб не мешать мычанию, то помычиваю быстрее в такт шагам».
Не знаю, сколько я провозился со своим собственным «помычиванием». Как вдруг обнаружилось: слова, которые с таким трудом я искал, которые, вроде бы, стали уже притираться друг к другу в виде еще не оформившихся конструкций, – уже… сказаны. Точнее – произнесены (публично).
Ничего лучше я бы никогда не придумал.
Поэтому в данном случае мне остается только поблагодарить автора и предложить некоторые его суждения о Маяковском вниманию наших читателей...
В.В.Маяковский (1924). Фото: А.Родченко
«Я должен писать на эту тему» – так начинается знаменитая статья Владимира Маяковского «Как делать стихи».
Я должен сказать о предстоящем юбилее поэта – решил я и начал подыскивать какие-то необходимые, новые, важные слова, приличествующие означенной круглой дате. Но дело сразу застопорилось. В упомянутой выше статье, в той ее части, где говорится о поисках правильного ритма стиха, обнаружил: «Я ухожу, размахивая руками, и мыча еще почти без слов, то укорачивая шаг, чтоб не мешать мычанию, то помычиваю быстрее в такт шагам».
Не знаю, сколько я провозился со своим собственным «помычиванием». Как вдруг обнаружилось: слова, которые с таким трудом я искал, которые, вроде бы, стали уже притираться друг к другу в виде еще не оформившихся конструкций, – уже… сказаны. Точнее – произнесены (публично).
Ничего лучше я бы никогда не придумал.
Поэтому в данном случае мне остается только поблагодарить автора и предложить некоторые его суждения о Маяковском вниманию наших читателей.
«Удивительна эта способность Маяковского какими-то словами, цитатами, приемами по-прежнему утешать страждущее человечество. Потому что, казалось бы, эпоха Маяковского ушла безвозвратно, сам он – большинством современников, а уж тем более – потомков – благополучно похоронен. Главным же аргументом против любых социальных преобразований стало его самоубийство, которое сделалось если не главным фактом его биографии, то главным его «произведением».
Самоубийство Маяковского – это эксцесс его биографии и далеко не главное в ней.
Права Цветаева, сказавшая, что Маяковский на своих длинных ногах ушагал от нас куда-то далеко за поворот и долго еще будет нас там поджидать…
И мы, безусловно, туда придем… придем той столбовой дорогой человечества, которую оно в 20-м веке проложило, скомпрометировало, забыло. И вот сейчас она дожидается нас, как взорванный храм, может быть. Но «храм оставленный – все храм, кумир поверженный – все Бог».
И, в конце концов, та магистральная столбовая дорога, с которой мы ошибочно и предательски свернули, рано или поздно, я уверен, опять станет нашей…
Вот в этом-то, собственно, и заключается главный урок биографии Маяковского»…
Дмитрий Быков
Уважаемые товарищи потомки!
Роясь
в сегодняшнем
окаменевшем говне,
наших дней изучая потемки,
вы,
возможно,
спросите и обо мне.
И, возможно, скажет
ваш ученый,
кроя эрудицией
вопросов рой,
что жил-де такой
певец кипяченой
и ярый враг воды сырой.
Профессор,
снимите очки-велосипед!
Я сам расскажу
о времени
и о себе.
Я, ассенизатор
и водовоз,
революцией
мобилизованный и призванный,
ушел на фронт
из барских садоводств
поэзии –
бабы капризной.
Засадила садик мило,
дочка,
дачка,
водь
и гладь –
сама садик я садила,
сама буду поливать...
Неважная честь,
чтоб из этаких роз
мои изваяния высились
по скверам,
где харкает туберкулез,
где блядь с хулиганом
да сифилис.
И мне
агитпроп
в зубах навяз,
и мне бы
строчить
романсы на вас –
доходней оно
и прелестней.
Но я
себя
смирял,
становясь
на горло
собственной песне.
Слушайте,
товарищи потомки,
агитатора,
горлана-главаря.
Заглуша
поэзии потоки,
я шагну
через лирические томики,
как живой
с живыми говоря...
В курганах книг,
похоронивших стих,
железки строк случайно обнаруживая,
вы
с уважением
ощупывайте их,
как старое,
но грозное оружие.
Я
ухо
словом
не привык ласкать;
ушку девическому
в завиточках волоска
с полупохабщины
не разалеться тронуту.
Парадом развернув
моих страниц войска,
я прохожу
по строчечному фронту.
Стихи стоят
свинцово-тяжело,
готовые и к смерти
и к бессмертной славе.
Поэмы замерли,
к жерлу прижав жерло
нацеленных
зияющих заглавий.
Оружия
любимейшего
род,
готовая
рвануться в гике,
застыла
кавалерия острот,
поднявши рифм
отточенные пики.
И все
поверх зубов вооруженные войска,
что двадцать лет в победах
пролетали,
до самого
последнего листка
я отдаю тебе,
планеты пролетарий.
Рабочего
громады класса враг –
он враг и мой,
отъявленный и давний.
Велели нам
идти
под красный флаг
года труда
и дни недоеданий.
Мы открывали
Маркса
каждый том,
как в доме
собственном
мы открываем ставни,
но и без чтения
мы разбирались в том,
в каком идти,
в каком сражаться стане...
Пускай
за гениями
безутешною вдовой
плетется слава
в похоронном марше -
умри, мой стих,
умри, как рядовой,
как безымянные
на штурмах мерли наши!
Мне наплевать
на бронзы многопудье,
мне наплевать
на мраморную слизь.
Сочтемся славою –
ведь мы свои же люди, –
пускай нам
общим памятником будет
построенный
в боях
социализм.
Потомки,
словарей проверьте поплавки:
из Леты
выплывут
остатки слов таких,
как «проституция»,
«туберкулез»,
«блокада».
Для вас,
которые
здоровы и ловки,
поэт
вылизывал
чахоткины плевки
шершавым языком плаката.
С хвостом годов
я становлюсь подобием
чудовищ
ископаемо-хвостатых.
Товарищ жизнь,
давай
быстрей протопаем,
протопаем
по пятилетке
дней остаток.
Мне
и рубля
не накопили строчки,
краснодеревщики
не слали мебель на дом.
И кроме
свежевымытой сорочки,
скажу по совести,
мне ничего не надо.
Явившись
в Це Ка Ка
идущих
светлых лет,
над бандой
поэтических
рвачей и выжиг
я подыму,
как большевистский партбилет,
все сто томов
моих
партийных книжек.
В. Маяковский [Декабрь 1929 - январь 1930]