Сегодня в нашем городе – большой праздник.
70-летие освобождения Ростова-на-Дону от немецко-фашистских захватчиков.
Наш рассказ - об одном из ростовчан, погибших в годы оккупации.
П.Н.Яковлев (1883-1942)
Это – Полиен Николаевич Яковлев – выдающийся детский писатель, автор знаменитой книги «Первый ученик», которой зачитывались советские школьники в предвоенные годы. Он также был редактором не менее знаменитой газеты «Ленинские внучата», живо и талантливо отражавшей повседневные дела и достижения донской пионерии. Многие из ее корреспондентов впервые попробовали свои силы на страницах «Внучат», став впоследствии известными писателями. Одна из них, Вера Федоровна Панова, так характеризовала своего первого учителя и наставника: «Он был писатель прирожденный, то есть у него было, что сказать читателям, и высказать это он умел впечатляюще и ярко».
Талант Полиена Яковлева далеко выходил за пределы чисто литературного творчества. Он хорошо рисовал, был прекрасным музыкантом. Пройдут годы, и его сын Вадим, профессор и доктор философских наук, напишет об отце это стихотворение-воспоминание:
Вечерние тени ложатся на стены.
Отец – за роялем.
Играет Шопена.
Мазурки и вальсы, ноктюрны, баллады...
А я, затаивши дыханье, – здесь, рядом.
Я – в звуках. Весь в звуках: и робких, и властных,
И звонко-победных, и скорбно-прекрасных.
Вечерние тени на старом портрете.
Я сам давно вырос, и выросли дети.
Но звуки Шопена – волшебные звуки –
И вечер тот зимний, и добрые руки –
Они здесь, со мною, им некуда деться.
Отец – за роялем
как память о детстве.
Сегодня в нашем городе – большой праздник.
70-летие освобождения Ростова-на-Дону от немецко-фашистских захватчиков.
Наш рассказ - об одном из ростовчан, погибших в годы оккупации.
Это – Полиен Николаевич Яковлев – выдающийся детский писатель, автор знаменитой книги «Первый ученик», которой зачитывались советские школьники в предвоенные годы. Он также был редактором не менее знаменитой газеты «Ленинские внучата», живо и талантливо отражавшей повседневные дела и достижения донской пионерии. Многие из ее корреспондентов впервые попробовали свои силы на страницах «Внучат», став впоследствии известными писателями. Одна из них, Вера Федоровна Панова, так характеризовала своего первого учителя и наставника: «Он был писатель прирожденный, то есть у него было, что сказать читателям, и высказать это он умел впечатляюще и ярко».
Книги Полиена Яковлева
Талант Полиена Яковлева далеко выходил за пределы чисто литературного творчества. Он хорошо рисовал, был прекрасным музыкантом. Пройдут годы, и его сын Вадим, профессор и доктор философских наук, напишет об отце это стихотворение-воспоминание:
Вечерние тени ложатся на стены.
Отец – за роялем.
Играет Шопена.
Мазурки и вальсы, ноктюрны, баллады...
А я, затаивши дыханье, – здесь, рядом.
Я – в звуках. Весь в звуках: и робких, и властных,
И звонко-победных, и скорбно-прекрасных.
Вечерние тени на старом портрете.
Я сам давно вырос, и выросли дети.
Но звуки Шопена – волшебные звуки –
И вечер тот зимний, и добрые руки –
Они здесь, со мною, им некуда деться.
Отец – за роялем
как память о детстве.
* * *
Вадим Полиенович Яковлев продолжает свой рассказ:
«…Что сохранил я в памяти о последних, самых трудных и самых жестоких днях жизни моего отца? Летом 1942 года, возвратившись ненадолго из Минеральных Вод в Ростов, отец по заданию обкома партии поехал в станицу Романовскую, где ему довелось редактировать районную газету. Вместе с отцом поехали и мы с мамой.
Фронт приближался с каждым днем. В конце июля пал Ростов. Пришлось и нам, в общем потоке беженцев, двигаться на восток, ища выхода из кольца фашистов.
Как сейчас вижу перед собой выжженную степь, нескончаемые вереницы телег беженцев. Зарево пожаров, пикирующие бомбардировщики с черными крестами на крыльях, отвратительный вой бомб.
Но рядом с отцом мне не было страшно. Он всегда был спокоен, бодр. К еде еле прикасался – оставляя для меня и для мамы. Не знаю, спал ли он вообще – и это несмотря на свои 59 лет, на больную ногу, на открывшийся процесс в легких.
Однажды утром стало известно – линия фронта обогнала нас, и дальше отступать некуда: кругом немцы. К полудню нас остановили мотоциклисты – зондеркоманда СД, профессиональные убийцы. Девятнадцать человек из нашего обоза, – среди них почти все женщины и дети – они здесь же, на глазах у остальных, вывели на обочину и расстреляли. Только за то, что они были евреями.
Потом они подошли к нашей телеге.
– Паспорт!
Отец не спеша отыскивает документы, но прежде чем отдать их в руки долговязого верзилы, вдруг как бы невзначай роняет вожжи на землю.
– Поднимите! – говорит он так спокойно и повелительно, что фашист быстро и старательно поднимает концы запутавшихся у колеса вожжей и протягивает их отцу.
– Зачем ты это сделал? – спросила мама, когда гитлеровцы отошли от нас, – Ведь он же мог...
– Да, мог. Но пусть он знает, что я не боюсь его и, что все мы их не боимся.
Да, он не боялся фашистов, он их презирал.
Оккупанты заставили нас вернуться в Ростов. Жуткое зрелище представлял город. Груды развалин, черные от дыма, обгорелые остовы зданий, изрытые воронками бомб улицы. А на улицах, когда-то таких красивых и нарядных – ни единой души. Лишь солдаты со свастикой на рукаве.
Советский писатель, отец знал, что ждет его в городе, где хозяйничают фашисты. Но и в эти дни, буквально накануне своей гибели, он меньше всего думал о себе. Он отказался от попытки скрыться, чтобы не подвергать смертельному риску меня и маму: фашисты бы взяли нас как заложников, а они не щадили никого.
... – Не хочу прощаться с тобой при врагах, – сказал он мне, когда к дверям нашего дома подъехала машина гестаповцев. – Не плачь при них и не бойся — они нас никогда не победят. Скоро, вот увидишь, скоро придут наши!
Через минуту ворвались гестаповцы, схватили, увели отца. Больше я его не видел»…
* * *
В ту роковую минуту невольным свидетелем ареста Полиена Николаевича стал его сосед по дому и подъезду – 13-летний Леня Григорьян. Для него писатель Яковлев был не просто соседом, а неформальным старшим товарищем, другом, к которому всегда можно было зайти, обсудить только что прочитанную книгу, да и просто узнать много нового и интересного не только о «книжной», но и о «реальной» жизни…
После войны Леонид Григорьевич Григорьян окончит историко-филологический факультет РГУ, станет известным поэтом и переводчиком современной французской прозы… А тогда…
«В тот день, 22-го октября, я как раз собрался навестить деда. Зайдя в парадное, увидел, что дверь в квартиру Яковлевых распахнута. Я почувствовал неладное и задержался. Через несколько минут два дюжих гестаповца в черных бархатных пилотках вывели Полиена Николаевича. Был он желтовато-бледен, лицо обреченное. Увидев меня, он на миг остановился, губы его беззвучно зашевелились, но тут же он стал торопливо спускаться по ступенькам. Всем своим видом он показывал, что не знает меня, что я тут человек случайный, и я мгновенно понял, что он испугался за меня, сына «расово неполноценной женщины». Я выглянул на улицу. Полиен Николаевич, прихрамывая, шел через дорогу. А со двора выводили инженера Шатохина. Потом их обоих посадили в закрытую машину и увезли. В феврале, после освобождения Ростова, их тела обнаружили в тюремном дворе – отступая, немцы расстреляли всех заключенных. Тюрьма была в пяти кварталах от нашего дома, и до нас доносился удушливый трупный запах. Ростовчане в марлевых масках ходили туда, чтобы опознать своих близких. Наверно там и нашла мужа Евгения Григорьевна».
* * *
Как и во всех подобных случаях, «коммунист и комиссар» Яковлев был арестован по доносу. И даже известно, кто донес – «уполномоченная» дома, не хочется лишний раз называть фамилию этой поганой женщины. И что за диво: не успевали немцы еще толком войти в город (как при первой, так и при второй оккупации) – как тут же, словно грибы после дождя, стихийно, в каждом доме, в каждом дворе – появлялись эти «уполномоченные» – опора новой власти, люди особой закваски. Их профессией было – доносить на всех: на коммунистов, бывших советских работников, на «жидов, не явившихся на сборные пункты», на тех, кто слушает московское радио, да и вообще – на любой «подозрительный элемент»… Они выдавали хлебные карточки, участвовали в распределении «освободившейся жилплощади», ставили печати на справки, от которых зависела жизнь человека, следили, чтобы «в доме не ночевал, кто посторонний», словом – вся эта шушера вышла, наконец, «в люди»…
Потом, после освобождения города, их, конечно, «привлекали к ответственности» давали какие-то сроки – кому – пять, кому – семь лет… Но затем они как-то подозрительно быстро возвращались в ряды «строителей коммунизма»… При немцах они называли друг друга «господами», обязательно читали грязную газетенку «Голос Ростова», бурно радовались, прочитав в ней о том, что после 11-12 августа (массовые расстрелы в Змиевской балке) «воздух в Ростове стал чище». А впоследствии – как-то тихо и незаметно – снова вливались в ряды «товарищей»… Это поколение естественным образом уже ушло в иной мир, но продолжают жить среди нас их «дети», «внуки»… А порода эта – особая, стойкая к любым «переменам климата»…
* * *
Я стою на улице Горького, перед домом №147… Перед тем самым домом, тем самым подъездом, из которого ушел и куда уже не вернулся Полиен Николаевич Яковлев. Еще в советские времена на доме была установлена мемориальная доска.
Совсем недавно на нем появилась вторая мемориальная доска.
Вот и встретились они снова – Учитель и его Первый Ученик. На том самом месте, где они когда-то расстались. Навсегда…
* * *
С Праздником, дорогие ростовчане!
Вечная слава Героям, павшим в борьбе за свободу и независимость нашей Родины!
Источники фото и документальных материалов:
http://rodb-v.ru/literary-ethnography/modern_writers/yakovlev/index.php
http://www.donvrem.dspl.ru/Files/article/m18/1/art.aspx?art_id=323
фото автора